Время и память в творчестве Андрея Пиценко

Русская литература и шире – культура – исторически тяготеют к отображению дуальности мироздания. Мы будто пытаемся вычленить из хаоса бытия Истину. Так поступали наши величайшие умы издревле («Слово о законе и благодати» митрополита Илариона) и позднее («Публика и народ» К. Аксакова, «О старом и новом» А. Хомякова, «Россия и Европа» Н. Данилевского, «Война и мир» Л. Толстого, «Преступление и наказание» Ф. Достоевского, «Отцы и дети» И. Тургенева и так далее).

Проза Андрея Пиценко и его подход к осмыслению жизни кажутся логичным продолжением линии классической русской литературы.

Творчество писателя наполнено глубочайшими размышлениями о внешней и прежде всего внутренней борьбе человека с миром вокруг него. Условия же нашего существования таковы: земное время скоротечно. А потому люди в быстроте этого течения могут потерять самих себя и память о прошлом.

Об этом Андрей Пиценко на одной из встреч с читателями: «Представьте себе человека, который жил, работал, к чему-то стремился, и вдруг потерял память. Это трагедия! Все, чем он жил, всё, чем жили его предки, что вложили в него – все это исчезло. И можно сказать, что сейчас повсеместно в мире происходят такие процессы. Нас всех пытаются заставить забыть прошлое. А теперь представьте себе, как благодарен будет такой человек, если какой-нибудь доктор внезапно вернет ему память. Это будет великая благодарность! Вот и мое творчество – это благодарность моим предкам» [1].

И в этом видится одна из главных тем прозы Пиценко – время и память.

Но еще раз обратимся к истокам наших размышлений. Разве время антагонистично памяти? Думается так: если время устремлено своим течением вперед (в будущее), то оно непростительно равнодушно к своему прошлому – уже преодоленному отрезку пути. Это прошлое и олицетворяет собой наша память. И ответственность за ее сохранение лежит только на человеке.

Так, перед героями произведений Андрея Пиценко часто встает выбор: отринуть свое прошлое или сохранить память для потомков?

В автобиографическом (об этом говорил сам писатель) рассказе «Ночью темной» герой произведения тоже сталкивается с этим выбором.

Ведь мог же он не сидеть в раздумьях и не вспоминать о своем доме? Так и поступили его сослуживцы, которые все (или почти все) спали. Сон того же рядового Золотникова не потревожили воспоминанья, и он спокойно дремал, будучи назначенным истопником – человеком, обязанным поддерживать тепло и свет посреди непроглядной ночи.

Сам главный герой так описывает эту ночь и людей вокруг себя: «Если сегодня у нас что-нибудь произойдет – это будет бой слепых со слепыми. Слепые против слепых глухой ночью». Почему слепые? Потому что люди, сидящие по обе стороны укреплений и мнящие друг друга врагами, еще вчера были гражданами одной большой страны: «Зачем все это было? Зачем я здесь сейчас существую в этом грязном окопе? Зачем кто-то, совершенно мне незнакомый, и абсолютно равнодушно могущий встретиться мне где-нибудь на улице в другом месте и в другое время, возможно, точно также существует во тьме сейчас и может наобум харкнуть ВОГом из подствольника и попасть в меня или рядом со мной? Точно также и я могу лупануть с испугу в ночь, и лишить жизни того, кто, может быть, сейчас есть во тьме. И главное, зачем я могу сейчас умереть, если начнется этот бой слепых со слепыми?» [2]

И не потому ли главный герой надеется, что его сослуживец Елисей – воин по природе, которому даже во снах является война – в душе своей такой же простой и в минуты покоя так же вспоминает свой дом?

 В заключительной части рассказа герой проговаривает следующие мысли, осмысляя свое прошлое: «Я вижу за окном темную ночь.  Такую же, какая была сто, двадцать лет назад, какая была вчера и будет завтра. Такая же темная ночь, какой ее видели миллионы людей и миллионы людей еще увидят. Темные ночи будут повторяться и повторяться, будут снова и снова питаться новыми, молодыми, беспечными до времени силами. Будут повторяться, пока вертится Земля, пока суетливо копошатся на ней грызущие и любящие друг друга люди…» [2]

Сохранение памяти о прошлом кажется одним из способов противостояния бессмысленной и жестокой логике войны. Герой рассказа, при всей пугающей и всепоглощающей непроглядности будущего, видит свое спасение в мыслях о былом. Это былое – и есть источник света, олицетворяющий собой не только историю предков, но и переданную ими житейскую мудрость. Противопоставляется этому тьма безродности и какого-то практически пещерного насилия, в корне своем глупого и даже бесчеловечного.

Желание остаться человеком в стремительном течении времени и есть главное отличие героя рассказа от того же Колюли, водителя «бэхи», у которого в желании воровать установился некий паритет с государством. Ведь тьма рано или поздно рассеется, а ночь сменится утром. И тогда станет ясно: кто смог сохранить в себе человеческое начало, а кто – нет.

Выходя за рамки рассказа, приведем слова самого писателя, характеризующие его мировоззренческую позицию: «…когда я пришел из армии, не было уже ни бабушки, ни дедушки, другая бабушка умерла тоже. И через пять дней после того, как я пришел из армии, умер отец. И в тот момент я осознал колоссальное чувство утраты. Ушёл не просто человек, вместе с ним исчез целый мир, и многое из этого мира я не узнал. Ушли бабушки, ушли дедушки, а я много чего у них не спросил. Никто сегодня не сможет рассказать тем языком, которым могли рассказать и отец, и дедушка, и бабушка» [1].

Думается, что это самое чувство утраты, невозвратности прошлого, ощущается чаще всего в более зрелом возрасте – личностно зрелом.  И вместе с тем полагается, что духовное становление человека может быть тернисто и пролегать через множество ошибок.

Так, в беседе «Человек и время» писатель рассказывал, что антагонист главного героя в произведении «Последний день тысячелетия» отчасти списан с него самого.

Действительно, в «Последнем дне тысячелетия» добродушному старику Антипычу противопоставлен бесшабашный моряк Родька Суслопаров. В беседе автор характеризовал его, как человека, заблудившегося в жизни.

Чем с духовной точки зрения примечателен Родион? Нынешняя власть ему ненавистна, а зарубежный мир кажется примером комфортной жизни: «А в ихней Германии живут вон, по штрассам, ровнёхоньким своим, ездят! Чистота да порядок везде!  Вон, по телевизору показывали! На фазендах живут, или как их, чёрт! Пиво пьют и в ус не дуют! Жизнь у них, понимаешь ты? Жизнь настоящая! А может и у нас была бы!» [3]

Ясно, что Родион и в самом деле человек, заблудившийся в жизни. Память о прошлом для него, кажется, ничего не стоит. Обесценивая в пылу ссоры подвиг советского солдата, он произносит: «Руки бы вам в гору поднять, чтоб немца не злить понапрасну – и вся недолга!» [3]

Но почему же тогда Родион именно заблудившийся, а не потерянный человек?

Дело в том, что духовное воскрешение его, как кажется, начинается лишь в конце произведения – когда он, придя в себя после попойки, отказывается от намерений найти управу на старика Антипыча. Предпосылкой же этого воскрешения видится его попытка встроиться в мир деревни Погорельцы: работа по хозяйству, помощь с захоронением бабушки Настены.

Да, Родион заблудился, но в этом он очень похож на Антипыча в молодости. Не просто же так старик во время разговора с Родькой «проваливается» в воспоминания о Великой Отечественной войне, где началось его собственное духовное воскрешение. И разве не похож молодой Павлуша, насмехавшийся над своей набожной матерью, на пьяницу Родьку, обесценившего подвиг советских солдат и подвиг самого Антипыча?

Когда-то Павел, воскреснув духовно через веру в Бога, смог вернуться на путь предков. Родька же в этом плане представляется своеобразной проекцией Антипыча, его двойником, но уже в новом времени.

С другой стороны, Родион Суслопаров видится одновременно и антагонистом главного героя. Инвариантом образа темной силы, аспидом, с которым борется Антипыч. Ведь, начиная со сна о проводах на войну молодого Павла и вплоть до финала произведения, сюжет духовного противостояния надвигающемуся упадку очевиден. Ведь и Настена, доживавшая свои последние дни в деревне Погорельцы, прозвана была односельчанами Солдаткой.         И все же русская деревня в произведении движется к своему закату. Олицетворением этого упадка и нравственного разорения является Родька, искренне удивляющийся тому, что Антипыч никак не уедет из Погорельцев, малой Родины главного героя.

Ну и, конечно, проводя параллели с русской классической литературой, в контексте произведения Андрея Пиценко нельзя не вспомнить рассказ Василия Белова «Весна» о жизни старика-крестьянина Ивана Тимофеевича.

Вспомнить хотя бы эпизод похорон Настены-солдатки из «Последнего дня тысячелетия»: «…Когда закончили могилку, Родька так устал, что, казалось, совсем не чувствовал рук. Старик, посреди разыгравшейся вьюги, весь занесённый снегом, с обледенелой бородой и заиндевелыми ресницами и бровями, с его неведомо откуда взявшейся, будто стародавней, сказочной силой, казался Родьке каким-то лесовиком из бывальщин, слышанных в детстве…» [3] Антипыч – человек волевой, настоящий русский крестьянин.

А теперь прочитаем, как писал о герое рассказа Василия Белова критик Юрий Селезнев: «Для героя иного, вненародного характера – подобную ситуацию можно было бы вполне обозначить термином “за пределом”. За пределом возможностей. Столь модная сейчас и на Западе, да и в нашей литературе пограничная ситуация, когда герой необходимо ставится жизнью перед последним выбором (быть или не быть?), это напряженно-драматическое состояние, думается, для героя Белова – давно уже пройденный этап его самосознания…» [5]

Именно такая жизнь – не «за пределом», а на пределе – характеризуют героев обоих произведений.

Юрий Селезнев отмечает, что желание драматизировать характер тяжелого труда, в том числе и тяжелой деревенской жизни, соответствует Западной системе ценностей, «вненародной». А значит, оно настолько же нетрадиционное для русского человека и, думается, совсем не коррелируется с понятием народной памяти.

 К слову, таким же народным характером, как и у Антипыча, обладал герой рассказа «Саввин день» Петруня. В произведении он тоже представляется человеком тихим, спокойным, любящим свою малую Родину. Как и в случае с Антипычем, перелом в его душе наступает именно на фронте: «Познал необъятность матушки-Руси, много трудных дорог исходил Петруня, никогда дальше соседних деревень до войны не выезжавший» [4].

Но этот самый перелом наблюдается не только в душе Петруни, искренне любящего лошадей и свою кобылу Везуху, которую он с добротой называет Кормилицей. Для него видеть повальную гибель всего живого на войне – огромное испытание: «Не от мира сего был Петруня. И уж тем более не для войны» [4]. Какой-то глубинный переворот на уровне двух эпох – индустриальной и деревенской – ощущается в этом рассказе.

Вчерашние пахари, пастухи, ремесленники – словом, крестьянство – сегодня лицом к лицу встретились с немецкими машинами смерти. И к этому противостоянию они могли быть готовы только духовно. И все же в бой с еще не изведанным злом шли обычные мужики. И, стало быть, в борьбе с недругом им помогает чаще всего именно крестьянский, совсем не индустриальный быт: «Собранные по прифронтовым деревням, к огню и бомбежкам не приученные, измытаренные, необихоженные, бросовые обозные лошаденки с исполосованными до костей спинами и боками. Да и фургонов военных тоже нет теперь в полку. Вместо них крестьянские разномастные телеги, сани-розвальни. А то и вовсе волокуши, сробленные бойцами. Тоже в большинстве своем уже не кадровыми, а вчерашними деревенскими да городскими мужиками» [4].

Петруня, пускай и представлен в рассказе тихим, «не от мира сего», все же является человеком русской крестьянской культуры. А значит, он способен преодолевать трудности жизни и совершать настоящие подвиги несмотря на кажущуюся военную непригодность.

Так, маршевики не оценили самоотверженность Петруни, пожелавшего остаться вместе с Кормилицей. Вместе с тем его поступок – истинный христианский подвиг, акт человечности в реалиях бесчеловечной войны.

Образ Везухи в этом контексте представляется отчасти и олицетворением земли Русской, земли-матушки. Кобыла видится здесь в первую очередь животном не ездовым, а пахотным. Потому прозвище Кормилица кажется наиболее подходящей для нее – она связана с землей. Петруня же не может отказаться от своего прошлого, от своей памяти, которую символизирует собой Везуха.

В пользу этого можно привести эпизод «разговора» Петруни с кобылой о старом христианском празднике: «А нынче день-то какой, кормилица? – вопросил Петруня. Часто он называл Везуху кормилицей. – Не знаешь? Вот и я не вдруг опомнился. Саввин день, вот какой день! В ранешние времена, еще дедко Севастьян был живой, дак день особый был по всей деревне. Навроде праздника. Лошадей работой неволить не брались. Всё телеги готовили, починяли. Радостно было… У нас, правда, оно, как колхоз смикитили, так Саввин день обычным сделался. Трудодень, одно слово…» [4]

Здесь излом двух эпох виден очевиднее. Однако усиливает это чувство вклинившийся в «диалог» Петруни и его кобылы маршевик. Ему мир прошлого кажется чем-то вроде фарса, он живет в новом времени: «Угу. Знаем. Живем в лесу – молимся колесу. Из богомольцев, которые, что ль? А мы из консомольцев. Слыхал таких, аль нет? – гоготнул маршевик» [4].

Петруня становится продолжателем духовных традиций предков, которые передал ему дед Севастьян. Как и дед Антипыч из «Последнего дня тысячелетия», они ведут борьбу прошлого с новым, понятного с неизвестным, памяти со временем, неумолимо движущимся вперед.

Отметим, что на встрече с читателя журнала «Родная Кубань» Андрей Пиценко сказал: «Многое в герое Петруне от моих дедушек. Многое, но я не могу сказать, что они были полностью прототипами. Это скорее собирательный образ. Я постарался вместить в своих героев еще и свои чувства» [1].

Тем отраднее, что образы героев произведений Андрея Пиценко часто являются его духовным продолжением. И тем больше хочется ждать новых работ писателя.

В своем творчестве кубанский прозаик обращается к глубинным нравственным истокам всего народа земли Русской, воспитывает в читателе его историческую сопричастность к судьбе Отчизны и, вглядываясь в непроглядный туман будущего, ищет ответы в прошлом нашей страны.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ:

1. Диденко Д., Пиценко А., Человек и время / Родная Кубань – 2021. URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/gost-zhurnala/gost-zhurnala_15204.html (Дата обращения: 07.12.2023).

2. Пиценко А., Ночью темной / Родная Кубань – 2020. URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/proza/proza_517.html (Дата обращения: 07.12.2023).

3. Пиценко А., Последний день тысячелетия / Родная Кубань – 2021. URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/proza/proza_8777.html (Дата обращения: 07.12.2023).

4. Пиценко А., Саввин день / Родная Кубань – 2020. URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/proza/proza_1137.html (Дата обращения: 07.12.2023).

5. Селезнев Ю., Неведомая сила. Заметки о творчестве В. Белова / Родная Кубань – 2021. URL: https://rkuban.ru/archive/rubric/literaturovedenie-i-kritika/literaturovedenie-i-kritika_9767.html (Дата обращения: 07.12.2023).

ИСТОЧНИК: «Родная Кубань»